Волчий клад [= Дело о лесной царице ] - Наталия Кузнецова

— Спрашивайте, — спокойно ответил Дмитрий Геннадиевич.

Лешка сделала глубокий вдох, толкнула локтем свою подругу, и та мигом зачастила:

— Вы о кладе так нам ничего и не сказали. И о Марье Антиповне тоже. Зачем вы о ней разузнавали? И часы у вас… какие-то странные. Не как у всех.

Мужчина, немного помолчав, вздохнул, указал друзьям на диван, выключил свой ноутбук, отодвинулся от стола и развернулся к ним лицом вместе с креслом.

— Что ж, открою вам нашу семейную тайну, а разглашать ее дальше или нет — решать вам самим.

Итак, когда-то давно в Медовке выстроили новую дачу, и в ней поселился министерский работник со своей женой, небезызвестной вам Марьей Антиповной. Естественно, они обзавелись прислугой. В те времена многие высокопоставленные лица имели помощников по хозяйству. У Марьи Антиповны с мужем таких людей было несколько, но после того, как началась война, осталась лишь одна домработница по имени Груня, всего восемнадцати лет от роду. Приехала она с Украины, где проживала ее многочисленная родня — куча голодных ртов. Надо заметить, что девушкой Груня была видной, и многие медовские парни на нее заглядывались. Она же выбрала неместного, самого смелого да удалого, даже имя его ей казалось необыкновенным: Гена. Правда, в поселке ее ухажер бывал лишь наездами, а вообще работал на каком-то московском заводе. В сентябре сорок первого Геннадия призвали на фронт. В день отправки эшелона Груня отпросилась у хозяйки дачи и поехала в Москву его провожать. Но вместо фронта ее друг в тот день угодил в больницу: у него случился приступ аппендицита и, как потом выяснилось, уже не первый, дело дошло до перитонита, и парня едва отходили. Сестер в больнице не хватало, Груня находилась при нем неотлучно, хотя Марья Антиповна и была недовольна ее длительным отсутствием. Когда Геннадий выписался, они поженились, но никому об этом не сказали. Парню предстоял фронт, и он посчитал, что будет лучше, если Груня останется в Медовке.

И вот в один прекрасный день, когда фашисты уже стояли на подступах к Москве, Марье Антиповне вдруг взбрело в голову ехать к мужу. То ли она за него волновалась, то ли дела какие были, это уже неважно. В общем, она собралась и уехала. В тот же самый день к своей жене приехал Геннадий. Парень осмотрел богатый дом и убедил свою жену, что если от многого взять немножко…

— То это будет не воровство, а дележка, — докончил Ромка.

— Вот-вот. Уж не знаю, как ему это удалось, мать моя — а вы, разумеется, уже поняли, о ком я веду речь, — была человеком честным, порядочным, а тут ее словно бес попутал, и она согласилась. Драгоценности и ценные вещи Геннадий в ту же ночь увез в Москву и спрятал в каком-то тайном месте.

Груня в жутком страхе ждала возвращения хозяйки, придумывала одну небылицу за другой, и вдруг сама судьба преподнесла ей подарок: именно в ту ночь близ Медовки высадился немецкий десант — кто-то из жителей поселка заметил в лесу парашютистов.

— На этот десант она все и свалила, — медленно произнес Ромка.

— Вот именно, — ответил Дмитрий Геннадиевич и провел рукой по седым волосам.

— А потом что? — нетерпеливо заерзала на диване Катька.

— Отец мой вернулся с войны инвалидом и через несколько лет умер, не дожив до моего рождения. Мы так и жили здесь, в маленьком флигеле, и мать продолжала прислуживать Марье Антиповне. Все это время она порывалась сознаться в краже, но от этого ее удерживали не только страх и позор. Во-первых, ее бы посадили в тюрьму, а с кем бы тогда остался ее немощный муж, а потом младенец, то есть я? Во-вторых, эти ценности помогли ее украинским родственникам преодолеть послевоенный голод. Так и несла она в себе этот грех и только перед своей смертью обо всем рассказала мне. Вот я и приехал сюда в надежде хоть как-то загладить вину своей матери и взглянуть на жизнь Марьи Антиповны с позиции взрослого человека: маленьким я мало что понимал. О том, что Марья Антиповна давно умерла, я и раньше знал, а теперь выяснилось, что пропажа ценных вещей, к счастью, никак на ее благосостоянии не отразилась, она была очень обеспеченным человеком. Но родственников у Марьи Антиповны, как я узнал, нет и каяться за мать мне не перед кем. А это — единственная вещь, которая осталась от тех сокровищ. — Дмитрий Геннадиевич достал из кармана круглые старинные часы и щелкнул крышечкой. — Теперь они будут со мной всегда и станут уже нашей семейной реликвией. А маму мою пусть судит бог, может, и простит. Вот и вся моя тайна.

— Мы, честное слово, никому о ней не расскажем, — поспешила заверить Дмитрия Геннадиевича Лешка. А ее брат обвел всех несчастными глазами и удрученно спросил:

— Значит, никакого клада нет и никогда не было?

На Ромку было жалко смотреть. Из всего услышанного он вынес главное: все его мечты найти зарытые сокровища, хотя бы посмотреть, что они собой представляют, были напрасны.

— Значит, не было, — сказала Катька.

Ромка отвернулся от всех и замолчал. Но молчал недолго. Он вдруг вскочил, и глаза его запылали:

— Нетушки, погодите! А что же тогда отрыл преступник? За что же тогда пострадал лесник? Что я слышал в яме? Там же были сокровища! Были!

Дмитрий Геннадиевич привстал со своего кресла и всем телом подался к Ромке:

— В какой такой яме? Что ты такое слышал?

Ничего не утаивая, Ромка рассказал, как пищал его металлоискатель у куста шиповника, как он чуть было не выкопал давно искомый клад и что сделать это ему помешали стоны раненого лесника.

Седой слушал его очень внимательно.

— Это было после семи утра? — спросил он и, получив утвердительный ответ, снова вынул свои часы, щелкнул крышечкой и, подумав, сказал: — А ведь я встретил этого парня, Руслана, ненамного раньше семи. И слушайте! Я-то двигался к озеру, то есть удалялся от вашей поляны, а он направлялся прямо к ней. Очень странно, что он не слышал никаких выстрелов. Что их девушка не услышала, это понятно — она быстро бежала, но он-то из-за тяжелого рюкзака шел медленно. Хотелось бы знать, почему он сказал неправду. Что он там вообще делал?

— Просто гулял, травки и ягодки всякие собирал, — махнул рукой Ромка. — Вам показалось, что он тяжелое нес. Рюкзак у него хоть и большой был, но совсем легонький, прямо как пушинка. Можете мне поверить, я его по всякому проверил и не нашел в нем ничего металлического. Вот и Катька скажет, она со мной была.

— Точно, — кивнула Катька.

— Нет, этот парень нес отнюдь не траву, — покачал головой Дмитрий Геннадиевич. — Рюкзак у него был словно кирпичами набит, он сильно сгибался под его тяжестью. Я потому и вспоминал так долго его лицо, что, пока он ко мне не приблизился, оно у него было опущено вниз. Потому и он меня не сразу заметил, я по старой привычке хожу тихо, стараюсь не шуршать. А как лицо поднял, ни слова мне не сказал, свернул в сторону. Я за ним немного проследил, он лоб салфеткой вытер и в карман ее спрятал. В общем, он мне показался каким-то странным. Люди, встречаясь в лесу, обычно вступают в беседу, а он не захотел.